Внимание!

Писано с натуры.

Все имена, предметы и географические объекты настоящие, любое сходство безошибочно.

Посвящается Турции.

В произведении использованы песни следующих авторов:

Русский Народ, А. Хвостенко, А. Сотниченко.

Пролог

Я увидел гитару сразу, как только вошел в комнату. Она лежала в углу, полузасыпанная кучей разнообразного хлама. Зрелище печальное. Первый этаж, запах свежей блевотины, залитый водой и не только водой пол. Битые бутылки, бумаги, одежда и хабарики ровным слоем покрывали все пространство. Раковина была забита, и в темно-бурой вонючей воде стояла кастрюля, две сковороды и горка разнокалиберных тарелок. Под толстым слоем жира и грязи угадывались силуэты ложек, вилок и кружек. И здесь я буду жить???

И опять хочется напиться. Вот беда, так случилось, что в самолете у меня оказалась с собой только книга «Самоубийцы», повествующая о вреде алкоголизма, подаренная «в путь» другом Майком. Прочитал я ее тогда раз шесть и понял, что пить не только можно бросить, но и нужно. Как мне тогда казалось, лучшего места, чем Турция для проведения сего мероприятия не найти. Тяжелая работа помноженная на исламско-безалкогольный быт местного пролетариата должны были поспособствовать успешности борьбы с алкоголизмом. Однако именно совершенно нежилой внешний вид помещения в первые же часы пребывания на чужбине отвратил меня от трезвого образа жизни, как оказалось, на долгие месяцы.

9 мая. Черный ворон

Первые два часа я просто ходил по комнате, думая, за что бы зацепиться. Мой недостаточно острый взгляд не мог остановиться ни на одном из мест, с которого, теоретически, можно было начать уборку. В конце концов, я сел прямо на кучу бумаг, разбросанную на диване, налил себе стакан предварительно охлажденной водки. И немедленно выпил, дабы восстановить недостаток сакральности. Мир начал приобретать знакомые краски, формы обретали изящество, атмосфера уже не казалось столь невыносимой, а наличествующий дестрой - столь неразрушимым. Тогда-то я и выудил из под заблеванной простыни и кучи рваных газет полураздолбанную гитару. Прошелся по струнам, погладил деку, попытался настроить. Сделать это было достаточно трудно: как и большинство ее коллег в общагах всего мира строила она «три к трем», что в свою очередь, являлось результатом тяжелой травмы гитарного позвоночника - грифа.

День Победы сегодня. Деды мои и не такие сражения выигрывали, а тут - всего три часа возни! Пыль, грязь и блевотина - ничто, по сравнению с взятием Берлина! Гитара была волевым решением отложена в сторону, и всего через четверть часа меня уже можно было лицезреть разгоняющего пыль и грязь при помощи швабры и тряпки.

К семи вечера комната блистала чистотой, раковина отражала свет одинокой лампочки под потолком подобно зеркалу, а посуда стояла в специально предназначенном для этого шкафу. Я выпил еще стакан, закусив его припасенным салом, и принялся за самое любимое дело - начал копаться с книгами. Каждая книжка была заботливо извлечена из сумки, освобождена от слоя газетной бумаги и полиэтилена, вытерта от пыли и поставлена на подоконник. Другого места просто не было, а подоконники там были широкие. Все двенадцать книг, которые я думал прочитать в Турции в перерывах между работой и купанием в море, как на подбор, в черных переплетах с золотыми буквами. Вот моя настольная «Основы Геополитики», вот прекрасно изданная «Конец Света», а вот и приобретенная перед отъездом «История масонства»… По этому поводу я выпил еще стакан водки и закусил найденным в холодильнике соленым огурцом за помин души всех погибших за величие Советской Империи.

Сквозь подступившие чары сакральности я услышал стук в дверь. Оказывается, это пришел сосед Иван Вавилов, манагер по бронированию, тоже восточник и разгильдяй. Увидев водку и свинину он сразу оживился и предложил пойти «в свет», дабы «себя показать и людей посмотреть». По этому поводу и по поводу праздника мы выпили по двести пятьдесят и отправились в клуб отеля Лидия, что находился в пяти минутах ходьбы от нашего барака.

Иван утверждал, что это - круто, и гидам бесплатно. Я не мог противиться, так как изучал до этого Турцию только по книжкам, в теории, а на практике был полнейшим профаном. Дополнял мою сущность чудовищный османский язык, на котором разговаривали только в Константинополе и только высшие чиновники Высокой Порты лет двести назад - тяжелое наследие восточного факультета СПбГУ.

«Ночной клуб Лидия» представлял собой темный зал с небольшими столиками. Сидящие за ними седоватые курдские шоферы с огромными свисающими носами, молодые работники мелких отелей и важные толстые менеджеры во все глаза пялились на нарочито русских, блондинок с длинными ногами, бабищ, танцующих на сцене канкан. Иван что-то сказал про:«Первый дринк - бесплатно», и я отправился к бару. Пива мне не дали, объяснив, что бесплатно - только пойло из сиропа с водой. Разочарование мое не знало никаких границ. Посидев еще с четверть часа, я добрался до дома, и еще выпил водки.

Чужая страна, пустая общага, духота, никого. Полная неопределенность с работой, едой, будущим, денег нет совсем. Накатила суть… Где-то Родина, слышит ли она? Я налил еще стакан, выпил, взял гитару. Сквозь черную турецкую ночь понеслась…

Черный ворон, черный ворон

Что ж ты вьешься надо мной?

Ты добычи не добьешься

Черный ворон, я не твой

 

Что ж ты когти распускаешь

И над моею головой

И добычи себе чаешь

Черный ворон, я не твой

Эта песня исполняется в нашей компании во время всех мероприятий. Каждый знает точный момент, когда нужно запеть. Есть даже выражение «допиться до черных воронов» (или «до Черных Сотников») авторство которого принадлежит Товарищу Хальгену. Мне казалось, что далекая Родина слышит меня, тоже поет, и посредством звуковой волны происходит незримое общение.

Повяжу смертельну рану

Подаренным мне платком

А потом с тобой я стану

Говорить все об одном

Я вспомнил, как мы праздновали Первомай, шли под красными знаменами по Невскому Проспекту, распевая революционные песни, а потом отправились на мероприятие к Даниле. Там я почувствовал острую тоску по Родине, которую покину всего через полторы недели, ужасающе напился, опередив в этом деле всех присутствующих, и четыре часа плакал, лежа одетый в эмалированной ванне со следами ржавчины. Первый раз я на День Победы не дома, и сердце мое представляло сплошную рваную рану тоски. Дай-ка, думаю, повяжу ее подаренным мне платком и выпил еще стакан водки.

Ты лети в мою сторонку

Скажи маменьке моей

Ты скажи моей любезной

Что за Родину я пал

Мама моя, мамочка, несчастная, не пошла даже меня провожать, так как вместо того, чтобы прощаться, как положено, с нею и выслушивать строгие родительские наставления, я всю неделю, не исключая последнего дня, пил с друзьями, коих полпитера, водку. Она так обиделась, что даже в дорогу не благословила…

Отнеси платок кровавый

Милой любушке моей

Ты скажи, она свободна

Я женился на другой

И любушки у меня нет никакой, никому я, алкоголик и придурок, не нужен. Горькие слезы закапали на гитару и в стакан и… тут я понял, что не один. В дверях, в состоянии кромешного ужаса стоял весь персонал турфирмы «Ривьера» во главе с Главным Начальством. От них за версту несло штрафом в размере 100 долларов, который мне был обещан пунктом 2.7 контракта, повествующем о полном запрете на пьянство и алкоголизм. От ужаса я икнул и спросил, когда, и в каком качестве приступать к работе. Мой нечленораздельный монолог поняли со второго раза, обещали поговорить завтра и дружно, как по команде, развернувшись отправились восвояси. «Я праздник встречаю, эй! День Победы сегодня, че низя в праздник, да?» - прокричал я вслед уже закрытой двери.

Масонский заговор

Интерес к моей персоне появился давно, что неудивительно: преимущественно женский коллектив, охочий до молодых выпускников востфака, с нетерпением ожидал моего прибытия. Ожидание распространялось не только на Мармарис, но и на другие города, входящие в Великую Империю Турфирмы Ривьера, например, на Фетию, где под ласковым майским солнышком прозябал в состоянии перманентного алкогольного опьянения Сергей Чайка. Это, собственно, его гитара была, в Мармарисе он ее просто забыл. Особенностью его характера было то, что он совершенно не умел зарабатывать деньги путем продажи втридорога турикам экскурсий, золота и бриллиантов, изделий из кожи и поездок в аквапарк. Рекламировал он только спуск на параплане. Турик хавал и платил деньги, а в качестве компенсации, летал и Серега.

Изредка, устав от постоянных парапланных прыжков с двухкилометровой горы Бабадаг и пьянства, Сергей Чайка заходил в офис, получал очередные выговоры с занесением в личное дело и звонил в Мармарис, узнавать последние новости и сплетни. Слухи о прибытии новых гидов дошли до Фетии, и в середине мая он совершает телефонный звонок в Центр:

- Ну че, новые гиды приехали?

- Да, приехал тут один, - неуверенно отвечает Иван Вавилов.

- Че за человек?

- Ой, не спрашивай. Не знаем мы, кто он и что, только предполагать можем. В дискотеки не ходит. С девицами не гуляет. Рестораны не посещает. Только книги читает, все как на подбор, черные, страшные. «Конец света» и про масонов что-то. А еще он напивается водки и поет песню «Черный ворон», словно молитву читает. Поэтому, думаю, страшный он человек, масон и сатанист. Поехал я с ним и начальством тут в отель Мармарис Парк на мотороллере, дык съехал в канаву и впилился в мосток. Все в синяках теперь ходим и бинтах, как мумии, отчего всем еще мрачнее становится.

Вот какую характеристику получил про меня Сергей Чайка, который меня еще тогда не знал, и отправился в отель Хиллсайд потреблять бесплатную водку из большого стакана. И думал он, потребляя, о том, какой странный и загадочный человек приехал в Мармарис, и как с ним надо непременно познакомиться, выпить, и спеть песню «Черный ворон», которую он, потомственный кубанский казак, очень любил.

Чайник Вина

Работа, наконец, началась, а водка закончилась. Это прискорбное событие было встречено мною без энтузиазма. Приходилось переходить на дешевое вино и пиво, что продавалось в супермаркетах Мигрос и Тансаш. Работу мне выдали престижную - вместо решаний всяких туриковских проблем типа: «Почему вода такая холодная?», «Почему нет волн?» и «Почему на солнце так жарко?», вместо продаж населению отелей экскурсионной программы турфирмы, я эти самые экскурсии проводил. Тут специальность меня не подвела: долгими многочасовыми перегонами в автобусе я рассказывал турику об истории, географии, религии и экономике этой страны и мог ответить на все основные вопросы, как правило, не выходящие за пределы моей специальности «История Турции». Большие пробелы я обнаружил только в античности и истории Византии, однако и их вскоре восполнил благодаря чтению соответствующей литературы.

Сергея Чайку, наконец, уволили из Фетии и перевели Мармарис за отвратительное отношение к работе и поселили к нам в коллектив для перевоспитания. Погода застопорилась на отметке 30 градусов по Цельсию и перестали идти дожди. Ночные клубы я так и не посещал, но наведывался в загадочные рабочие кварталы Мармариса, где обедал за одним столом с турецкими пролетариями в рабочих столовых, пил чай в тенистых чайханах и присматривался к настоящей жизни. У нас поселился еще один коллега - Максим, студент с востфака, который мечтал устроиться на какую-нибудь работу, но ему все не везло. У него была настоящая видеокамера, которую мы все хотели использовать по назначению, да никак не представлялся случай.

И вот, однажды, только мы накипятили два чайника вина Тракия, как отключили свет. Луна висела совсем близко от окна, и ее рассеянный свет дал нам возможность не делать лишних движений и не опрокинуть заготовленное. Также я вспомнил, что при уборке помещения обнаружил несколько толстых хозяйственных свечей: отключения электроэнергии в Турции - дело обычное. Мы возожгли свечи, предварительно инсталлировав их в пустые бутылки из под вина, и восхитились глубокой сакральностью момента. Горячее вино полилось в кружки. Одуряющий запах моментально заполнил комнату, а луна, словно желая поучаствовать в обряде, заглянула прямо нам в комнату. И тут Сергей вспоминает про видеокамеру: «Это надо снимать!» Чутье профессионального дизайнера его не подводит. Действительно, сквозь объектив зрелище представилось совершенно сказочным. Я беру инструмент, включается кнопка записи и…

Не пойду ли и я собирать коноплю?

Ведь любимой уж нету со мной

В одиночестве я мухоморы коплю

Пропадаю в тоске неземной…

Трещат свечи. Тяжелый запах горелого парафина смешивается с тонким ароматом горячего красного вина и туманом поднимается вверх. Электричество выключили во всем районе, а, может быть, и во всем городе, поэтому вокруг, вместо бешеных басов дискотек воцаряется столь редкая здесь тишина, которую нарушает лишь душевная Хвостенковская лира:

Скоро тает гнила на язык белена

Мокнут в пене извивы ужей

Эй, слуга! Завари-ка мне чайник вина…..

Скоро ночь не проходит уже

И нестройным тихим хором гиды-переводчики в далекой Турции поют:

Эй, слуга, эй, слуга, эй, слуга! Завари, завари-ка мне чайник вина….

Потом, конечно, свет включили и эфир заполонили завывания модного турецкого секс-символа Таркана. Но он не был живым - он, подобно машине, подобно Голему, работал от электричества, выработанного из российского газа. Мы, князья тишины, словно последние солдаты объективной реальности, считали свою задачу выполненной.

Дети подземелья

Одной из главных бед работников сферы обслуживания, проживающих «при отеле» (не путать с «в отеле») является проблема переселений. Утром ты можешь отправиться на экскурсию, а вечером обнаружить, что живешь ты уже в совсем другом месте. Однажды мы прознали про то, что освободилась маленькая комнатушка с большим балконом на последнем этаже. Пока ее никто не захватил, мы ринулись на штурм Высокого Начальства. Кое-как уладив дела с жилплощадью мы перетащили вещи с первого этажа наверх и вышли на балкон. Какая красота открылась перед нашим взором! Вместо грязных дурацких кустов мушмулы и граната - небо и ярко-красная черепица крыш, вместо помятой травы, усыпанной хабариками - птицы небесныя и свежий ветер.

Не поверите, мы даже пить стали значительно меньше! Разве что по паре бутылок пива перед сном, сидя на широком балконе и размышляя о вечном. Три помещения - две комнаты и балкон - на троих. Я спал в отдельной маленькой комнатке-спальне, Николай - в большой общей проходной кухне, а Сергей - на балконе. Как раз тогда он начинал свое знакомство с трудом «Основы Геополитики» и все явления географически детерминировал направо и налево. Как он говорил:

- Сотник - автохтонный евразиец, теллурократ и консервативный революционер, представляет собою континент, поэтому спит в комнате, находящейся далее всего от балкона, то бишь внешней агрессивной среды. Я - потомственный слушатель «Голоса Америки», любитель Голивуда и, значит, атлантист, сплю на балконе, подчиняясь эманациям внешней среды, представляю талласократический, атлантистский полюс. Николай, спящий посередине, объединяет и, одновременно, разъединяет нас, являясь своеобразным Римландом, важнейшей точкой континента, за контроль над которой ведут борьбу два прочих полюса.

После чего геополитические противники отправлялись пить вино на балкон, что с Серегиной субъективной точки зрения являлось предательством интересов континента.

Как известно, всему хорошему быстро приходит конец. Или, если привести еще одну русскую поговорку, чем выше поднимешься - тем больнее падать. Однажды, возвратившись с работы, мы обнаружили, что все наши вещи собраны в ком и перенесены в самое загаженное, вонючее и нежилое подвальное помещение, а в нашей прекрасной поднебесной поселились какие-то неизвестные турики. В одночасье из жильцов вершин мы превратились в детей подземелья.

Переживали мы эту трагедию очень тяжело. Глубина нашего падения была столь значительной (дальше только сыра земля), что пить мы начали пуще прежнего. Пили пиво, ракы, дешевое вино. Я выпрашивал у туриков водку под предлогом борьбы с простудными заболеваниями и ее мы тоже пили. А напившись ругали мировую буржуазию в общем и начальство в частности за отвратительные условия проживания. Условия характеризовались подвальной затхлостью и сыростью, тараканами величиной с палец и способными к полету, еженедельным прорывом канализации, в результате которой весь пол заливало ее содержимым, и котами.

Коты забирались к нам через окошко под самым потолком, которое было постоянно открыто вследствие высокой температуры воздуха. Они бегали по комнате, жрали остатки пищи, а ночью - сношались и орали. Однажды они попытались сделать это прямо на мне, в то время, как я спал. По свидетельству соседей, последний раз такой душераздирающий крик они слышали при просмотре очередного киношедевра Стивена Кинга.

Однако крепла дружба с соседями - турецким пролетариатом, который работал в отеле и жил на таких же условиях. Разве что помещение было у них побольше, да канализация не протекала. После внезапного отказа начальства нас кормить мы стали крепить дружбу в первую очередь с поваром отельной ресторации, выходцем из Измира и алкоголиком Омером. В обмен на хорошую компанию с вином или водкой он приносил нам разнообразные вкусности с кухни на больших блюдах, или даже разрешал готовить прямо в своем пищеблоке русское национальное блюдо «жареная картошка с луком», смыслом которого дивился.

Из подвала не осталось ни одной фотографии. Даже песен там не пели. Только изредка. Когда намечался выходной, выходили на берег моря, на мостки с гитарой, да пели во всю ширь русской души на всю бухту:

То не вечер ветку клонит

Не дубравушка шумит

То мое сердечко стонет

Как осенний лист дрожит

С берега к нам подтягивались злые полицейские и пытались прекратить концерт, но Сергей Чайка, разрывая рубаху на груди, кричал: «За Родину - моргалы выколю!» - и враги с позором отступали. И вновь, отражаясь от спокойной ночной водной глади, вдоль залива неслось:

Нет житья мне здесь без милой

С кем пойду теперь к венцу

Знать судил мне Бог с могилой

Обвенчаться молодцу

С берега появлялись ужранные русские турики, махали руками и бутылками, призывали к окончанию печали и к походу на дискотеку. Некоторые, кстати, и не только русские, присаживались и пытались найти и постичь глубину и мощь русского фольклора. Надеюсь, что некоторым это удалось

Расступись, земля сырая

Дай мне, молодцу, покой

Приюти меня, родная

В тихой келье гробовой

Потом мы приносили друг друга и гитару домой и печально брели к себе в душный сырой подвал, словно в открытую могилу. Выпивали по последней и пытались забыться нервным жарким сном, обняв вместо любимой потную простыню.

Автаркия больших пространств

Экспансия турфирмы «Ривьера» продолжалась. Были завоеваны новые отели, открыты новые, неизведанные экскурсионные маршруты, полноводный поток турика хлынул на узкую полосу побережья Эгейского и Средиземного морей. Стоял жаркий июль. Жить можно было только в воде, так как днем в тени было далеко за 40°. И в такую погоду начальство решает снимать новый двухэтажный офис. А старый, представляющий собой трехкомнатную квартиру на первом этаже трехэтажного частного дома, так и остался пустовать, полный строительного мусора и торчащей в разные стороны проводки.

Мы побывали там на экскурсии. Преимуществ было два: первый этаж (не подвал!) и значительная удаленность от начальства. Правда, мебели там не было никакой. Выбив из начальства разрешение на переезд, мы начали клянчить мебель и холодильник. Вскоре главный турецкий манагер, по имени Сердар, милостиво объявил о закупке двух кроватей и двух шкафов, с позволением украсть постельное белье из подвала. Ради переезда мы попросили у наших турецких шоферов микроавтобус, и вывезли из подвала, кроме постельного белья, ВСЕ что только могли, включая посуду, часть мебели, полотенца и туалетную бумагу. По приезду оценили юмор Сердара относительно «мебели, специально купленной для нас». Мебель представляла из себя следующие конструкции:

1. Раскладушка. Очень похожа на советскую, но в два раза меньше, без всяких смягчающих пружин. Палки были сделаны из столь мягкого алюминия, что даже меня выдержали только неделю.

2. Шкаф. Это отдельная история. Представьте себе конкурс «самый дешевый шкаф в мире». Наш шкаф, вероятно, выиграл бы на том конкурсе первый приз. Он представлял собой алюминиевый каркас в виде параллелепипеда, на который следовало натягивать кусок материи с молнией. Полки и вешалки не наблюдались.

Вы думаете мы отчаялись? Хрен тут было! Трое суток не на жизнь, а на смерть я воевал с начальством за электроплиту, еще двое за холодильник. Причем так, что самый главный поехал со мной и сам выбрал и заплатил и за огромный холодильный аппарат «Филипс», и за деревянный (!) набор из стола и четырех стульев. По этому поводу мы устроили новоселье, где к столу подавали сало, водку и жареную картошку. После мероприятия состоялось ритуальное забитие гвоздей для одежды в стену и наклеивание водочных этикеток на окружающие предметы объективной реальности..

Гитара уже окончательно утратила и без того не слишком товарный вид и строила с каждым днем все хуже. Однако все еще продолжала использоваться по назначению. Мы ходили с ней по ночному пляжу и пугали редких прохожих и полицейских исполнением русских народных мелодий. Однажды я спросил Сергея:

- неужели ты собираешься везти ее в Россию?

- Нет, - ответил он, - у меня есть мечта похоронить ее здесь, но так, чтобы это была достойная смерть для инструмента.

Мы сидели с бутылкой красного на берегу. Море было спокойно настолько, что, казалось, его неожиданно настигла клиническая смерть. Ветра не было, полная луна оставляла на воде серебряную дорожку. Впечатления портились только громыханием далеких дискотек.

- ты знаешь, я отпущу ее в море. Но прежде, мы поставим на нее свечки и зажжем их, и гитара поплывет по лунной дорожке, как в голливудском фильме. Мы будем стоять на берегу и плакать, а она будет медленно удаляться, мягко покачиваясь на волнах.

На следующий день, когда, вернувшись с работы, я пошел в магазин, помимо хлеба и вина я купил шесть маленьких толстых хозяйственных свечей.

Раскинулось море широко

- Мальчики, а можно у вас взять гитару? - спросило Высокое Начальство.

- А зачем вам гитара?

- Ну, на ночную лодку туристы попросили. Дадите?

Была суббота. Завтра - долгожданный выходной. А мы так желали в очередной раз попеть на причале! И погода вроде не очень жаркая, все же осень начинается, и винища купили уже… Николай изобразил на лице кислую мину.

- Ну, если хотите, конечно, можете тоже съездить - не совсем уверенно провозгласило Высокое Начальство свой последний аргумент.

- Ты сказала! - хором ответили «мальчики» и начали собираться.

Ночная лодка - экскурсия, где турик ужирается водки, пляшет и смотрит с бортов двухпалубного судна на огни Мармариса и прочие ночные красоты. Нас туда пускать было опасно по нескольким причинам, главной из которых было то, что мы обязательно напьемся и устроим классический дестрой. Сезон уже подходил к концу, выгонять нас было уже нерезонно. Проявили мы себя достойными бойцами гидско-переводчидского фронта, новых работников никто набирать не будет. В худшем случае нам грозил штраф. Капитан корабля был «наш», значит в напитках можно было себя не ограничивать. Тем более мы всерьез рассчитывали на гуманитарную помощь со стороны благодарных за наши исторические заслуги туриков.

Как нам объяснило Высокое Начальство, требовалось спеть несколько песен, передать гитару турику, чтобы он тоже спел пару песен. Все. Перед делом мы выпили вина и отправились на Большую Дорогу ловить автобус в порт. Музыканты отправлялись на заработки.

Автобус, что мы поймали, был наш, полный турика, отправляющегося на эту самую лодку. Нас знало большинство. По прибытию мы помогли турикам разместиться и пошли в бар пить ракы. Пили мы его, общаясь со знакомым туриком, часа полтора, и, разумеется, напились. Неожиданно кто-то толкнул меня в плечо:

- Вставай, твой выход! Бери гитару и пой!

Вот, не могла раньше предупредить! Я даже и не особо настраивал ее. Медленно поднимаюсь, держась за деревянные столбы на палубе. Интересно, это лодку так качает, или меня? Рожи туриков расплываются в разные стороны, они орут: «Мурку давай!»

Осматриваю зал, привычно в микрофон: «Раз, раз!». Чуть было не сказал: «Здравствуйте, товарищи!» Что бы им такое спеть, чтоб душа сначала развернулась, а потом завернулась? Кто-то с дальних столиков орет: «Давай Таркана!» Я закрыл глаза. Неожиданно темнота рассыпалась и превратилась в бескрайнюю степь, поросшую ковылем. Далеко, почти у горизонта - казачья станица. Собравшись в круг перед ратным трудом казаки поют:

Ой то не вечер то не вечер

Мне малым мало спалось

Мне малым мало спалось

Да во сне привиделось

Неожиданно народ поддержал припев. Менеджеры, брокеры и риэлтеры внезапно вспомнили о корнях под воздействием алкоголя, эта песня, может быть раз слышанная в детстве, возродилась под именно здесь, под черным южным небом. Следующий пели уже тягучим хором:

Ой мне во сне привиделось

Будто конь мой вороной

Разыгрался разрезвился

Расплясался подо мной

 

Налетели ветры злые

Да с восточной стороны

И сорвали черну шапку

С моей буйной головы

Мощный хор, словно ураган, несся над спокойным морем. Проплывающие мимо суда сигналили, удивляясь невиданному стихийному бедствию, накрывшему наш корабль. Слышно, говорят, было далеко. Я сидел, раскачиваясь, словно на коне и видел перед собою бескрайнюю, выжженную Русским Солнцем степь…

Есаул прозорлив был

Сумел сон мой разгадать

Пропадет, он говорил мне,

Твоя буйна голова

Перед куплетом я, почему-то, отчетливо представил свою буйну голову, валяющуюся в зарослях бурьяна, словно кочан капусты. Оскаленные зубы были сломаны ударом черкесской шашки, а из крови и мяса шеи торчит розовая кость с ошметками сухожилий. Я до такой степени проникся видением, что вместо «прозорлив» спел «прожорлив», в результате чего стал на следующий день предметом насмешек коллег, но пьяный народ этого особо не заметил.

Вслед за аплодисментами пришлось выпить с каждым из поклонников таланта на брудершафт, в результате чего я ужасающе напился. Помню, только, что Высокое Начальство дало добро на дестрой. Легкая качка стала совсем непреодолимой. «Очень хорошо» постепенно перерастало в «Очень плохо» и я медленно, но верно пополз на верхнюю палубу. Оттуда, по рассказам очевидцев, меня рвало на Родину и на туриков, неосмотрительно высовывавшихся снизу. Проснулись дома. Гитару тоже принесли.

Больше ни на какие более или менее официальные мероприятия мы допущены не были. Выговор был сделан в устной форме без последствий, благо мы предупреждали.

Героическая смерть на костре

Последние турики и первые сотрудники летели домой 17 октября. Уже значительно похолодало. В августе каждое утро простыню приходилось отжимать от пота, а в середине октября пришлось тайно, воровски добывать одеяла. Но купаться еще было можно.

Гитара к тому времени уже окончательно приказала долго жить. Кажется, во время очередного ностальгического банкета на нее кто-то сел. Хрупкое дерево не выдержало такого к себе отношения и треснуло. Струны провисли, и всякая попытка ремонта оканчивалась неудачей. Наши песни приобрели ярко выраженный восточный колорит, тесно связанный с суфийской культурой. Мы садились в кружок на пол и пели, сосредоточенно разглядывая собственные пятки. В этом что-то было от дервишеских радений, эдакий тихий зикр, посвященный главному божеству - далекой и недоступной Родине.

Наши соседи - турецкие шоферы Кенан и Шенол (последнего весьма успешно научили пить водку) с интересом и скрытым страхом смотрели на эти полубезумные камлания, не задавая лишних вопросов. Что-то виделось им в нашем безумно-ностальгическом творческом порыве с одной стороны родное, восточное, с другой - таинственное, недостижимое - русское. Мы переводили смысл песен. Оказалось, что наши немудреные народные тексты очень похожи на турецкие Шехид шаркылери - песни воинов, идущих на смерть. У нас все песни такие, рядом со смертью. Описание процесса перехода от жизни к смерти. Черный ворон, степь да степь кругом, раскинулось море широко, там вдали за рекой… Этот список можно продолжать вечно, так как песни такого содержание постоянно сочиняются безвестными поэтами в окопах и в коммуналках, в мчащейся по просторам Малороссии электричке и на свежескошенном лугу, в болотах Карельского перешейка и норильской шахте. За каждой песней стоит смерть, и одно только это обстоятельство выдает незатейливым стихам, положенным на четыре аккорда путевку в жизнь.

Сергей Чайка и большинство сотрудников уезжали 17 октября прямым рейсом, я же - через две недели из Стамбула. Был какой-то банкет, где начальство выражало ничего не стоящую благодарность работникам, делало лицемерные комплименты, поднимало нелепые глупые тосты. Как хорошо, что это кончилось так скоро! Как прекрасно, что из казенной атмосферы дорогого ресторана мы перенеслись в нашу холодную квартирку, где сидя на полу, поджав ноги как маститые мусульмане, можно пить ракы с турецкими шоферами, петь и размышлять вслух о вечном, поднимать тосты не за здравие Высокого Начальства или процветание «родного» капиталистического предприятия, а «За нашу Советскую Родину!»

О гитаре вспомнили часа в два ночи. Все уже едва держались на ногах, но идею об отправке инструмента в последний путь одобрили. Шофер Шенол, раскачиваясь из стороны в сторону, с третьей попытки залез на водительское сиденье микроавтобуса и сказал «Поехали!». И махнул рукой.

Решено было ехать в самую дальнюю точку Ичмелера - 12 километров от дома. «Смотри,» - говорю - «Шенол, если тебя счас в менты заберут, то сколько топать обратно?» Но бывший автогонщик не боится ментов, а двигается к заранее выбранной цели по серпантину со скоростью 120 км./ч.

Прибыв на место, мы отметили наличие крайне плохой погоды. Октябрь месяц, в отличие от июля, не балует жителей города и туриков тихой погодой. Спустившись к воде по почти отвесной гранитной стене, мы предприняли робкую попытку инсталлировать свечи на гитаре. Ветер задувал огонь, обдавал нас солеными брызгами, но мы еще пытались совершить задуманное с четверть часа. Свечи не горели в принципе. Катастрофическая невозможность воплотить с таким трепетом задуманное в жизнь повергало в легкое уныние участников прожекта, а особенно его автора. Истории требовалось резкое хирургическое вмешательство, наш ответ Голливуду. И он был найден, один из множества возможных!

Закапанную воском гитару просто облили бензином и подожгли. Из-за сильного ветра только четвертая попытка оттолкнуть инструмент от берега увенчалась успехом. Пылающий костер проплыл три метра, перевернулся и затонул. Вечная память! И жизнь твоя, и смерть были одинаково прекрасны!

Утро подступало с некоторым трудом. Сначала оно охватило правое полушарие мозга, которое отозвалось тупой болью, потом левое, которое вообще отказалось выполнять необходимые операции. Нельзя на ракы сверху лить пиво. Сколько раз зарекался, а все равно! «Серега!» - стенаю я сквозь бодун - «Ты в курсе, что ты сегодня домой улетаешь, счастливец хренов?» Тяжелый стон из соседней комнаты оповещает меня, что Сергей жив, и можно в некотором роде надеяться на его скорейшее выздоровление. Времени до отправления автобуса еще было около часа. Проснулись, выяснили, что все наши соседи куда-то ушли, вероятно, на работу. Собрали сумки, посидели на них, обнялись, попрощались. Вот, Сергей в последний раз берется за дверную ручку, поворачивает…

Что? Она не открывается? Ну, конечно, наш экземпляр ключей проебан еще месяц назад! А доблестные шоферы забрали обе связки!

- Еб твою мать! Сотник! Звони, бля, в офис! Как это не осталось денег на трубе! И не позвонить никак? - кричит Серега и мечется по квартире. Выхода нет никакого. Мы живем на первом этаже, и в се окна и двери заколочены глухими железными решетками. Входная дверь представляет собой огромную дубовую доску, открывающуюся внутрь, так что и ее выбить нет никакой возможности. Как загнанный в угол орангутанг Сергей Чайка трясет и грызет несокрушимые решетки и плачет. Внезапное решение созревает у него в голове. Одним прыжком Сергей достигает кухни, открывает ящик и достает небольшую пилку по металлу. Вооружившись ею, один из лучших дизайнеров-креативщиков города Санкт-Петербурга, мудрый сисадмин мармарисского офиса турфирмы «Ривьера», размазывая слезы по лицу, с остервенение пилит балконную решетку, приговаривая: «Это я-то не уеду долмой?» И пилить еще долго - восемь толстых, с полпальца, железных прутьев отделяют Сергея Чайку от свободного полета ДОМОЙ. Я тоже мечусь по квартире, в надежде помочь другу, но второй пилки не находится, и мне остается только поднимать панику.

К счастью, Русский Маршрут послал на нашу голову бухгалтера Колю. Узрев наши затруднения, не долго думая, он с трех тренированных ударов ногой вышиб входную дверь, чем поднял на уши весь дом. Немедленно на шум прибежал хозяин, попытался задержать нарушителей-разрушителей, но оныя с криком: «Домой! В Россию!» резво убежали с огромными сумками по направлению к отелю «Мира», где их уже заждался автобус.

Эпилог

Тот сезон я буду помнить всегда. Первый опыт длительной загранкомандировки, первый раз в «стране изучаемого языка», как это принято говорить у нас на факультете, первая работа более или менее по специальности.

Первый опыт полугодового пьянства без единого перерыва, полугодовой самостоятельной жизни, управления массой, толпой. Реальная обязанность «отвечать за базар», когда кем-то подслушанная фраза с шуткой по поводу ислама может обернуться кровавой разборкой с результатом не в твою пользу. Первое столкновение с живыми реалиями современного капитализма, для которых доллар важнее здоровья, совести, чести и жизни, своей и сотрудников.

Первое общение с настоящими живыми турками - рабочими, крестьянами, поварами, матросами, шоферами, муллами. И бывшими турками - менеджерами, ресторанными зазывалами, торгашами сувениров. Налицо глобально превосходство первых над вторыми во всем, кроме наличия дензнаков в карманах.

Первый опыт жизни в бурлящем взаимозависимом коллективе, полном слухов, зависти, взаимной подозрительности и стукачества. Выживает только сильнейший, уважают только независимого, ценят, кроме стукачества и пресмыкания перед начальством только профессионализм. Социал-дарвинизм в отдельно взятой общаге.

Первая, как оказалось, действительно настоящая любовь.

Сергей Чайка до сих пор ходит в шерстяной турецкой шапочке с помпончиком, отрастил пузо. Как он эту Турцию ругал! Как он хотел домой, и как он рвался домой сквозь железные прутья! А тут, не прошло и пары месяцев, как говорит мне: «Представляешь, мою посуду и ловлю себя на мысли о том, что уже пять минут думаю о том, как в Турции было хорошо!»

А что же ты думал, Серега? Ты и в армии, небось, не на курорте жил, а в горах на границе с Ираном. И не коктейль пил с мороженым там, а тройной одеколон, а с какой ностальгией вспоминаешь! Так и я. Бывало, возьмем литр водки «Дипломат», я ушицы сварю, или плов, и вспоминаем. Потом и гитару свою беру, перепеваем все те, «турецкие» песни, и еще одну, которую написал для любимой:

Лето прошло

Нас не заметив даже

Осень задела

Полой пальто

Реку Босфор

Не переходят дважды

Сижу без дела

Трезвый, несмелый

 

Воля моя, встань поперек мне

Доля твоя, вдаль уносить снег

Не до чего, из ниоткуда

Завалила груда

 

В лес напролом

Проволоку перерезать

И за столом

Стулья и вилки

Там за углом

Мяса тонко нарезать

Под каблуком

Винных бутылок

 

Моя любовь, пусть буду пить чай

Густую кровь из вен моих качай

Не до чего, из ниоткуда

Завалила груда

<Sotnik>

08 сентября 2002 г.

Посмотреть обсуждение этого рассказа

К странице "Впечатления о Турции"
Форум по обмену опытом поездок в Турцию