Опубликовано Июль 2006

Мы не дожидаемся июня и срываемся в последние майские дни. Я прилипаю к окну самолета, и не отрываясь, смотрю на проплывающие подо мной горы и аккуратные разноцветные квадратики полей. Я уже расплющила об стекло свой нос, как в детстве, когда мы с мамой ездили на юг, и я не отрывалась от окна поезда, пытаясь удержать на последнее мгновение ускользающие из виду мосты и речки. Сколько мне сейчас лет? Не знаю. Через полчаса жизнь начнется с нуля.

Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?

И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?

Мы заходим на большую дискотеку. Вид проходящего мимо чероноволосого парня с каре вызывает у меня болезненные воспоминания. Мне кажется, что это мой Маугли. Но нет, точно не он. Мы садимся за столик, я чуть не плачу. Не могу смотреть на эти похотливые лица смазливых мальчишек и стареющих турков, в чьих глазах сквозит жесткий расчет. Я хочу только одного - не пожалеть о деньгах, затраченных на все это действо и доставшихся мне не самым легким путем. На них можно было купить не самую плохую подержанную иномарку.

Но я предпочла пару глотков свободы.

========================================

Девушки постепенно расходятся, и я остаюсь на танцполе одна среди турецких парней. Впрочем, действо на этих десяти квадратных метрах идет по своему сценарию. Уже пару часов я участствую в собственном дележе. Танцпол делится на враждующие зоны, группы и независимых. Попытка одного тщедушного эркека одним махом перескочить длительное соперничество оканчивается неудачей: слишком явная низость интересов. Я убегаю, и отсиживаюсь за столиком с подругами.

- Там есть еще один, кажется, симпатичный.

- Мы заметили. Только с ним какая-то беда. То ли сумасшедший, то ли обкуренный.

- Мда, я тоже не пойму. Танцует странно. И зрачки как блюдца. Он, наверно, немец. Не может же турок быть блондином!

Он принимает меня за немку: моя футболка заполнена иностранными надписями. Ко мне подошли его друзья, что-то спросили по-немецки.

- ???

- …

Пауза. Замешательство.

Я спрашиваю по-английски: ты – немец?

Он удивлен. Смеется.

Я – турок.

А я – русская.

ххх

Сон в летнюю ночь: принц на белом коне.

... И три орешка для золушки.

Маха приезжает за мной на белом авто. Я вижу все в дымке сказочного тумана. Смотрю на него во все глаза и не могу насмотреться. Я – с первого взгляда влюбленная кошка, я пью сладкий вечерний воздух, летящий мне навстречу. Ради этого мгновения стоило родиться на свет!

Лучшие друзья девушек – турки, а не бриллианты.

…и среди людей есть прекрасные порождения горячего солнца, и у них есть много чудесного.

Маха спокойно и сосредоточенно ведет машину, по всей видимости, его нечасто пускают за папин руль. Махе двадцать два, у него огромные серые глаза и рыжеватая щетина, оставленная по моей просьбе: это так эротично.

- Взгляни, луна восходит неслышно, как кошка.

- Ты моя милая кошка.

Я тормошу его светлую шевелюру, весь мир – для нас. Мы едем по пустой дороге, упиваемся покоем и внутренней дрожью. Сегодня нам предстоит познать друг друга.

Мы пьем пиво в ресторанчике на берегу реки, а потом бродим по Манавгату. Наш конечный пункт – пансион, где мы сможем наконец уединиться. Пока Маха спрашивает про комнату, меня просят показать паспорт. Я пожимаю плечами, разумеется, я не хожу на свидания с паспортом, где написано, сколько мне лет.

- Вам хотя бы есть шестнадцать? Ей больше шестнадцати лет?

Маха молча кивает, а я не могу прийти в себя. Это шутка? По крайней мере, близорукость среди турков встречается редко. Или это стандартный вопрос, или рядом с Махой я помолодела лет на пятнадцать. Да это и в самом деле так.

Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне, он пасет между лилиями.

Откуда в них столько страсти? Похоже, что солнце способно напичкать сексуальной энергией даже ящериц. Мы занимаемся любовью до утра, и это нисколько не утомляет нас. Мы заново рождаемся с восходом солнца. Одно я понимаю точно: мужскому члену обрезание очень к лицу. Он как уродина после пластической операции, которую уже не узнать. Гадкий утенок, превратившийся в лебедя. Это деталь божественного орнамента, он красивее и крепче, чем вместе взятые колокольни и минареты.

С утра мы неизменно собираемся в нашем апарте: Иа, Ниф и я. Любовь – любовью, а друг без друга мы начинаем скучать. Отпустить друг друга можно на день, но не больше.

- Кофе все будут?

Мы с Иа переглядываемся. Ниф в роли хозяюшки – зрелище необычное. Видимо, она хорошо провела ночь. Ниф улыбается вовсю, читая наши мысли.

- Вчера Полоска устроил чистку в моем мобильнике. Посмотрел все входящие, все исходящие, само собой, там одни мужики, все номера, где были турецкие имена – стер. Потом говорит: а я где? Где тут написано Мемет? Я думаю, как ему объяснить, что он записан под именем Полоска. Тут он звонит на мой телефон и там определяется: Poloska.

Мы искренне веселимся. Это первый случай раскрытия наших кодовых кличек.

- И что он сказал?

- Спрашивает меня, что такое полоска. Я ему объяснила, что в тот день, когда мы познакомились, он был в полосатой кофте. Ну и само как-то к нему прилипло.

- А он?

- Сидел полчаса задумчиво, мотал головой и повторял: Полоска. Полоска. Полоска! Надо же, Полоска. Короче, он всем своим рассказал, и через час все его звали Полоской.

- Ты его успокоила?

- Еще как, мы первый раз не поссорились!

Ниф наливает нам по второй чашке. Свет не в любви, где слишком много недоразумений, он в нашей дружбе и свободе.

Мы сидим довольные, уставившись в телевизор. Наш КРАЛ - никакой информации, только музыкальные клипы. С пустой головой можно просидеть несколько часов, разглядывая крашеных турецких красавиц, поющих и томящихся, и это не будет потерянным временем. Кстати, на улице такие красотки не встречаются, они как будто живут все вместе на какой-то музыкальной горе и не спускаются к простым смертным.

- У нас красивые женщины только в телевизоре, - смеется Маха.

Открыв рты, мы просматриваем горячую десятку. С каждым годом прогресс все заметнее, усатые мужики все меньше горланят посреди поля, прижимая руки к своему большому сердцу, теперь клипы пестрят маленькими историями, появились стиль и модные прически. Новая песня «хай-хай» Nazan Oncel превосходит все ожидания, ее клип снят в мексиканском стиле под «Фриду». Умная, восточная и одинокая женщина на фоне песочной стены, огромный красный цветок сидит в ее черных волосах. Назан сама сочиняет тексты, и на подпевках у нее сам Таркан.

О н и быстро набираются опыта, и их стремительность пугает. Голоса и таланты у них в избытке, и обертка уже не хуже. Если смотреть только телевизор, и х идея войти в Европу не покажется такой уж сумасшедшей.

У Махи странно блестят глаза:

- Знаешь, что такое can - джан?

- Конечно. Душа!

- Я сегодня слушал новости. Канцлер Германии сказал, что вдохнет в Европу душу!

- Шредер? Ну и что?

- А то, что эта душа вдохнется, когда Турция войдет в Европу! Значит, все уверены, что душа – это мы! Anladin mi?

Маха горд. У него несколько родственников живет в Германии, сестра и ее муж, они врачи. Маха смог бы их часто навещать.

- А жить там не хочешь?

- Не знаю! У каждого есть Судьба. Если мне суждено жить там – уеду, а вообще мне и здесь неплохо.

Двадцать лет назад Бродский лишил будущего эту «черноглазую, зарастающую к вечеру трехдневной щетиной часть света». Он обнаружил в Турции только незавидное, третьесортное настоящее трудолюбивых, но ограбленных интенсивностью истории этого места людей. «Больше здесь уже никогда ничего не произойдет, кроме разве что уличных беспорядков или землетрясения». Поэт, целиком погруженный в себя, не знал, что бывает «восточное чудо», он вообще не верил в чудеса. Он нашел здесь край мертвых, а мы-то с того света ездим сюда как в страну живых.

Здесь и правда каждый видит то, что хочет, и Турция здесь совсем ни при чем. Мы просто заглядываем внутрь себя, такие зеркальные тут везде стенки.

Но какой-то легкий налет обреченности здесь действительно слышен.

***

Никто не умеет ждать как они. Месяц, год, два – как будто там другое ощущение времени. Они встречают тебя, и, кажется, что время и не проходило вовсе, а был только длинный-предлинный сон, похожий на разлуку.

Разругавшись с Махой, героем своего романа, я пребываю в хорошем настроении. Пути открыты, мы свободны. Мило помахав ручками вслед укатившей машине, мы, не сговариваясь, спускаемся к нашей дискотеке. Почти четыре ночи, разумеется, там уже закрыто. Лунный свет заливает сквозь большие стекла столики и танцпол, на котором мы не раз вымещали вселенскую радость. Мы и сейчас не прочь огласить этот мир счастливыми первобытными криками. Чья-то тень отделяется от стены и издает изумленный возглас. Это друг нашего Цыпочки, к которому мы, собственно, и шли. По другу явно плачет логопед, и мы, опять не сговариваясь, мысленно обозначаем его Логопедом. Мы ужасно проголадались, и поочередно едем в местную «Чорбу» на логопедском велосипеде.

При нашем появлении в «Чорбе» мгновенно происходит нечто невероятное. Я вижу чье-то знакомое лицо. Этот человек кому-то звонит, увидев меня. Говорит «Она здесь», но не договаривает, потому что где-то т а м бросают трубку. Через минуту к кафе подлетает мотоцикл, и с него спрыгивает мой Маугли в светлом костюме. Увидев меня, он сначала застывает на месте, но спустя мгновение мы бросаемся друг к другу в объятия. Мою безумную радость сменяет поскребывание совести. Я смотрю на него и отвожу взгляд. Его глаза сияют от любви, и это становится мучительно. Ему делается больно сразу после первого вопроса.

- Вы когда приехали? Вчера?

- Нет. Две недели назад.

Бедный Маугли. Ты не можешь поверить, что я уже давно здесь, но не нашла тебя.

- Ты даже не звонил мне!

- Я ждал тебя. Я знал, что ты приедешь.

Ты все равно рад. Ты уже понял, но готов на все закрыть глаза. Я могу сомневаться в чувствах собственного мужа, и всех, кто меня когда-либо любил, но только не в твоих. Достаточно взглянуть на тебя теперь, спустя год. Перед тобой мне вдруг становится стыдно. Только сейчас я понимаю, что это и была любовь. Ты мой мальчишка. Твоя взяла. Ты оказался сильнее. И тебе не хватает только нимба над головой.

Беги, возлюбленный мой, будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических.

Тем временем в кадре происходит перемещение фигур, произносятся какие-то слова, и тут выясняется, что наш Логопед – двоюродный брат моего Маугли. А ведь и правда чем-то похожи, только Маугли, наверно, вобрал в себя все семейное простодушие, а этот – все ехидство. Я в тупике. Логопед победоносно сверлит меня своими хитрыми глазенками, из чего следует, что не позже чем через час Маугли будет знать все о своей любимой. А пока Логопед в недоумении.

- Так это о тебе мой брат рассказывал целый год? По тебе сходил с ума? Из-за тебя подрался, разбил лицо, из-за тебя вернулся сюда работать? Он говорил о тебе каждый день. Или каждый час.

- Как видишь.

ххх

- Tamam canim sen ne konusmak istiyorsun?

Маугли останавливается, пораженный моим знанием турецкого. В прошлом году я и двух слов не знала, а теперь болтаю с ошибками, но зато как уверенно!

- Почему ты стала так холодна?

Он делает вид, или вправду не понимает, где и отчего я так поднаторела с языком.

Я смотрю на него с недоумением.

Мы молча доходим до бара «Черная лошадь», где он работал в прошлом году.

- Пить что будешь?

- Ничего не хочу.

Ниф заказывает пиво. Маугли задумчиво качается на стуле, ковыряя в зубах, и с трудом сдерживает слезы. Я стараюсь не смотреть на него. Ниф пожирает меня глазами.

Приходит Тэфик, старый друг Маугли, и все вместе мы бредем к морю.

Ниф от нечего делать уединяется с Тэфиком, а мы с Маугли смотрим с лежака на звезды.

Это всегда так грустно, встречи со своими бывшими богами.

Мы расстаемся на рассвете.

Молитва переливается всеми цветами в разреженном воздухе утра. Если здесь не будет утренней молитвы – солнце, наверно, не взойдет.

Я выхожу на боковой проулок наших апартов, откуда с высоты открывается вид на весь поселок, мечеть и далекие горы, самовольно разделяющие небо и землю. Мои ботинки полны песка. Мне надо прийти в себя. Терпеливо жду, когда из-за гор появится солнце. Проходит, наверно, полчаса или больше, прежде чем на горизонте проступает долгожданная краснота. Я стою на разбитых ступеньках земного шара. Мир безмолвен, слышно даже, как молчит воздух. Красный круг вводит меня в оцепенение и переставляет мои полушария.

Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце.

Люди спят в неправильное время. Не знаю, смогу ли теперь заснуть. Я не умею любить так, как умеют другие.

Ноги сами приводят меня к «Чорбе», где работает Маугли. Мне необходимо с ним объясниться. Вижу его издалека, он тоже замечает меня, и пока подхожу, оба успеваем покрыться красными пятнами.

- Я уже вторые сутки жду тебя, даже не ложился спать.

- Слушай, я хочу тебе объяснить. У меня есть друг, поэтому и не пришла. Откуда мне было знать, что я тебя опять встречу??

- И дураку понятно, что у тебя кто-то есть. Оставь его!

- Как это оставь? Он что, игрушка? И не собираюсь.

- Почему? Ну почему? Почему-ууу? Ты же любила меня!

- И сейчас люблю. (Что я говорю?)

- Я прощу тебе, прощу!!!!! Не могу без тебя жить…

Это единственный человек на свете, который говорит только правду. Он плачет, смотреть на это невыносимо. Какого черта мне потребовалось объясняться, сплошной садомазохизм. Дура, идиотка! Ну хоть брось этого Маху! Глупо, глупо, ничего уже не вернешь. Не хочу ходить кругом виноватой, покрываться пятнами и морочить тебе голову.

- Как его зовут?

- Неважно.

- Как его зовут, я спрашиваю?

- Какая тебе разница?

- У него что, нет имени?

- Есть! Махир!

Маугли как-то недобро усмехается. Это имя по-турецки означает «умелец». Лучше бы уж Маху назвали как-то по-другому.

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою, ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность, стрелы ее – стрелы огненные, она – пламень весьма сильный.

Я пытаюсь дотронуться до него, но он уворачивается. Потерянные, мы сидим на парапете напротив «Чорбы».

- Я ухожу. Больше меня, пожалуйста, не жди.

Черт, даже если бы я лучше знала язык, мне бы просто помолчать! Я встаю, Маугли продолжает плакать, и тут я не выдерживаю, превращаюсь в мегеру:

- Что ты мне все про любовь, про любовь? Сколько я в прошлом году истратила денег, ты знаешь? Ты знаешь, чего мне стоили все эти встречи с тобой? А кто покупал билеты к родителям на мои деньги? Что ты теперь плачешь?

Он взрывается.

- Да я знаю, знаю, знаю! Прости меня, прости. Я был идиотом, глупым мальчишкой! Но сейчас все по-другому! Я изменился, у меня есть хорошая работа. У нас не будет проблем с деньгами! Только вернись ко мне!

- Поздно.

Я ухожу, оставляя его одного, сидящим на обочине дороги. Он спрятал голову в коленях, чтобы никто не видел его слез. Что бы я ни сказала, правда все равно будет на его стороне. Потому что на его стороне любовь.

Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.

(из недавно изданной книжки "МОЕ ТЕЛО - БОСФОР")

<лола бокова>

Обсуждение этого рассказа

К странице "Впечатления о Турции"
Форум по обмену опытом поездок в Турции